Ирина СТРЕЛКОВА

ПРАВДА О ВОЙНЕ

 

В год 30-летия Победы Евгений Носов вспоминал, что в ряду условий, с которыми приходилось считаться всем писавшим про войну, была не только советская цензура. Очень многое значило то, что твоим читателем становился солдат, прошедший войну. И уж такие читатели-современники не пропускали ни единой малой неточности. Чуть что, писателю пишут или звонят по телефону: “Да не было в сорок первом на “ТБ” никаких раций! Я сам обслу­живал полеты, знаю...”. Евгений Носов писал в 1985-м: “Такая ревностная опека, воистину народный контроль дисциплинирует писателя”. И дальше у Носова: “Обвес и обмер в обращении с правдой безнравственны. Тем более безнравственно обмеривать будущие поколения. Правда — это важнейший компонент человеческой среды обитания, как, скажем, земля или воздух”.

Во всем своем объеме все, что было написано о Великой Отечественной войне 1941—1945 гг., занимает особое место в русской литературе второй половины XX века. В литературе о войне были и высочайшие достижения, было и все остальное, что помнится и что давно позабыто — и без чего никогда не обходится литературный процесс. Здесь в статье я буду приводить примеры главным образом из военной прозы.

Для начала полезно будет вспомнить, что свою правду о войне писатели-фронтовики принялись выкладывать не сразу же после ее завершения. Исклю­чение составляет повесть Виктора Некрасова “В окопах Сталинграда” — 1946 год. Юрий Бондарев опубликовал “Юность командиров” в 1956-м, “Батальоны просят огня” — в 1958-м. Григорий Бакланов — “Девять дней” в 1958-м, “Пядь земли” — в 1960-м. Константин Воробьев “Убиты под Москвой” — в 1961-м. У Евгения Носова “Красное вино победы” — 1969 год, “Усвятские шлемоносцы” — 1977-й. У Виктора Астафьева “Пастух и пастушка” — 1967-й. У Вячеслава Кондратьева “Сашка” — 1979-й.

Могло ли затормозить появление самой значительной литературы о Великой Отечественной войне известное постановление 1946 года о журналах “Звезда” и “Ленинград”? Конечно, не исключено, что инициаторы постанов­ления вставили в него одни имена, а припугивали других. О настороженном отношении агитпропа ЦК к писателям фронтового поколения свидетельствует старательно навязываемое мнение, что хватит уже писать о войне, пришла пора отразить в литературе мирный труд советского народа. Ответом на такой “социальный заказ” стали произведения о послевоенной деревне: “Кавалер Золотой Звезды” Бабаевского — 1948 год, “Жатва” Галины Николаевой — 1950-й.

Ну а если вернуться даже не к первым годам после войны, а, скажем, в 1954 год, когда в Военном издательстве Министерства обороны СССР вышел подводящий итоги том “Советский военный рассказ” объемом в 40 печатных листов, включающий рассказы 66 авторов. Для точности — это был 2-й том, в 1-й, вдвое меньший по объему, вошли рассказы о гражданской войне.

Даты, проставленные под рассказами — 1941, 1942, 1943, 1944,1945... и до 1951. Тогда было принято говорить о литературе военных лет: “В Отечест­венную войну советская литература уподобилась грозному наступа­тельному оружию”. Писатели приезжали на фронт в качестве военных коррес­пондентов — от “Красной звезды”, от “Правды”, от Совинформбюро, одной из обязанностей которого было распространение материалов для западной прессы...

Так вот, в вышедшем в 1954 году сборнике рассказов о войне нет ни Бондарева, ни Бакланова. Совсем другие имена: Алексей Толстой, Илья Эренбург, Константин Симонов, Леонид Соболев, Борис Полевой, Василий Гроссман, Андрей Платонов, Валентин Катаев, Константин Паустовский... Весь цвет тогдашней советской литературы. Однако Михаила Шолохова в этом сборнике нет. Для того времени, и тем более для Воениздата, был очевидно неприемлем написанный в 1942 году и тогда же опубликованный рассказ Шолохова “Наука ненависти” — исповедь человека, побывавшего в немецком плену и сумевшего бежать. Тема тогда запретная. Шолохов потом вернулся к ней в “Судьбе человека” — 1956 год. Даты работы над романом “Они сражались за родину” — 1943—1944, 1969.

В сборнике рассказов, вышедшем в 1954 году, лишь немногие из авторов могли выразить свой собственный военный опыт. Сергей Антонов — “Два автомата”, 1951 год. Самым молодым из воевавших был Юрий Нагибин.

Конечно, можно поиронизировать сегодня над описанием прифронтовой деревеньки у Нагибина в рассказе “Радиосолдат”: “Единственным развлече­нием служили немецкие самолеты, изредка навещавшие деревеньку. Они сбрасывали в огороды парочку стокилограммовок, иной раз для разнообразия проводили несколько очередей. Пули пробивали толстые стены домов. Но от скуки никто не прятался”. И ведь о “развлечениях”, “парочке стокилограм­мовок” и т. п. написал в 1943 году не военный корреспондент, а действитель­ный “радиосолдат”, который с передовой через рупор агитировал немцев.

Еще пример: Илья Эренбург — “Актерка”, описание жизни города, к которому приближается фронт: “Домашние хозяйки, жены майоров, консерва­торки ожесточенно взрывали землю и готовили снаряды”.

Но в этом же томе были опубликованы Андрей Платонов — “Три солдата”, 1944 год, рассказ о русском человеке, воспринимавшем войну как тяжелую работу, и Алексей Толстой — тоже в 1944-м — “Русский характер”, безусловно программный по замыслу, выражавший национальную идею того времени, объединившую народ. Национальные идеи только и могут быть заявлены в исторически значимые периоды истории. В довоенном Советском Союзе, как и сегодня, было кому приглядеть, чтобы само слово русский произноси­лось как можно реже. Сталин произнес свой знаменитый тост за русский народ уже после войны. А в военные годы требовалось от писателей и журналистов непременно изображать многонациональность Советской армии. Требование, согласитесь, справедливое — воевала вся страна. Однако Алексей Толстой понял одним из первых, что в ту пору уже нельзя было не обратиться непосредственно к русскому народу, русскому патриотизму. Его рассказ “Русский характер” написан как хрестоматийный, на все времена. Этот рассказ надо бы и сегодня включить в детское чтение, а ради чего — сегодня сделалось сызнова понятней. А тогда, в войну, ведь и у Симонова в рассказе “Бессмертная фамилия” герой носит русскую фамилию Артемьев. В 1942 году Симонов написал пьесу “Русские люди”, в 1946-м — пьесу “Русский вопрос”. Для бывших союзников по антигитлеровской коалиции время сотруд­ничества с СССР, когда в Ялте Сталин, Рузвельт и Черчилль перекраивали карту мира, заканчивалось — и это был русский вопрос.

Напомню, что именно в 1946-м Черчилль произнес речь в Фултоне, обозначившую начало “холодной войны”. А полезно об этом вспомнить в связи со страстями вокруг памятника работы Церетели, на котором изображены руководители СССР, США и Великобритании, встретившиеся в 1945-м в Ялте. Либеральная тусовка организовала гневный протест против появления “памятника Сталину”. Появление увековеченного в бронзе Черчилля их не смущает...

Кстати сказать, писательские отклики на “холодную войну” успели попасть в сборник “Советский военный рассказ”. И в них вопрос: жива ли память о погибших, чтят ли героев на родине, чтит ли “мир спасенный”?.. В год 60-летия Победы очень горькие слова сказал о том же Алексей Варламов: “Наши мо­гилы вошли в Евросоюз”. У Всеволода Кочетова в рассказе “Памятник другу” (1951 год) фронтовик едет исполнить свой последний долг на родину одно­полчанина. В рассказе Федора Кнорре “Мать” (тоже 1951-й) где-то в Западной Европе уже не пускают через границу старую русскую женщину, ехавшую, чтобы увидеть танк, в котором погиб ее сын. Но на нашей — тогда — стороне, в Чехословакии, женщину подводят к окруженному цветами памятнику совет­ским солдатам. “Немало есть еще народов на этом свете, что умеют не забы­вать великого долга братской благодарности”, — говорит ей пан Милослав.

Кнорре был мастером “малой прозы”. Этот рассказ у него, допустим, не из лучших. По другому рассказу Кнорре “Родная кровь” был поставлен знаменитый фильм с участием Вии Артмане и Евгения Матвеева. Сегодня старое кино, сделанное на добротной литературной основе, очевидно может сообщить новым зрителям долю истинного понимания того времени: как жили, во что верили. И такое старое кино сегодня пользуется успехом — в противном случае его бы не демонстрировали регулярно по телевидению. Конечно, в качестве выгодного места для рекламы. Но коммерческий интерес — это и есть пресловутый рейтинг.

Вообще за последние годы чуткие коммерческие показатели, наперекор либералам, похоронившим советскую культуру, свидетельствуют, что интерес к ней растет. И это не ностальгия старшего поколения. На одной из серьезных дискуссий на ТВ в программе Виталия Третьякова “Что делать?” Карен Шахназаров и Павел Басинский говорили о растущей популярности советской культуры, советского искусства в молодом поколении — и у нас в России, и на Западе. Молодых привлекает “большой стиль”, привлекают гуманисти­ческие традиции советской культуры. И особенно привлекает внимание к человеку — то, чего не сыщешь в авангардном искусстве.

Пока мы в России не видим в большом масштабе такого же интереса к русской советской литературе, к классике XX века, к литературе о войне. А ведь для школьников и студентов, изучающих литературу XX века и русскую историю XX века, многое из прошлого стало бы понятней и ближе, если бы они заинтересовались литературой о войне: сколько там правды и сколько того, о чем предупреждал Евгений Носов — обмера и обвеса.

Вся правда для русского человека — понятие жизненно необходимое, “как земля и воздух”, о чем и говорил Носов. Именно поэтому ветераны войны шлют свои записки в “Наш современник” и поэтому наш журнал их публикует в разделах “Память”, “Мозаика войны”. А если взять тот же том военных рассказов, включающий 66 авторов... Конечно же, есть там и правда, и настоящая литература — рядом с выполнением “социального заказа”. В литературе всегда так было и будет: разное — вместе. Критерии при оценках тоже были и будут разными. Например, написанная в 1943 году полудокументальная повесть Александра Бека “Волоколамское шоссе” о боях под Москвой, о воине-казахе из дивизии Панфилова Боурджане Момыш-улы, была с восторгом встречена критикой, пользовалась успехом у читателей, но у самого Момыш-улы были свои несогласия с Беком по части правды-неправды о войне. И свой взгляд на войну Момыш-улы, ставший писателем, высказал годы спустя в книге “За нами Москва” — в этой книге есть и очень резкие слова по поводу вранья в сводках Совинформбюро.

Во вернемся к правилу “разное — вместе”. Разное по таланту, разное по направлениям, что, кстати сказать, относится и к литературе нашего времени. Как относится к нашему времени и понятие дистанции: почему при всех достоинствах писателей, успевших написать о войне непосредственно в 40-е, главные книги о Великой Отечественной войне появятся лишь к 60-м? И не наводит ли этот бесспорный факт из истории русской литературы на предположение, что осмыслить наше смутное время можно будет только спустя десяток лет, а то и больше — ведь неизвестно, где у нас в XXI веке итоговый срок.

Выше у меня были приведены даты выхода книг о войне, ставших событием в русской литературе второй половины XX века. Теперь я расставлю по датам другие имена и другие произведения тех же лет. Владимир Дудинцев “Не хлебом единым” — 1956 год (тогда же, что и “Судьба человека”), Василий Аксенов “Звездный билет” — 1961-й (тогда же, что и “Убиты под Москвой”). Александр Солженицын “Один день Ивана Денисовича” — 1962-й. Виталий Семин “Семеро в одном доме” — 1965-й. Борис Можаев “Из жизни Ивана Кузькина” — 1966-й. Юрий Трифонов “Обмен” — 1969-й. Из более ранних можно назвать очерки: Василий Тендряков “Падение Ивана Чупрова” — 1954-й. Владимир Солоухин “Владимирские проселки” — 1957-й. Старшее поколение должно помнить эти нашумевшие книги, молодому было бы полезно их прочесть — для лучшего понимания, какие проблемы будоражили когда-то миллионы читателей нашей страны.

Что же касается так называемой “эстрадной поэзии” примерно того же времени, популярность которой связана с “оттепелью”, то Роберт Рождест­венский, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский начали печататься раньше писателей-фронтовиков. У Рождественского первая книга “Флаги весны” вышла в 1953-м, у Евтушенко “Шоссе энтузиастов” — в 1956-м, у Вознесен­ского “Парабола” — в 1960-м. Эти даты можно снова соотнести с датами изданий фронтовиков. А само появление сборника стихов считалось формой признания поэта, не как сейчас — щедрость спонсора. За несколькими сборниками следовала уже книга о жизни и творчестве. В 1968-м (то есть за год до публикации рассказа “Красное вино победы”, поставившей имя Носова в первые ряды писательских имен) уже вышла книга о Вознесенском, написанная критиком из фронтового поколения Александром Михайловым, другой известный критик Александр Макаров опубликовал большие статьи — об Аксенове в 1966-м, об Астафьеве в 1967-м. Но если у Аксенова добро­желательный критик увидел “историю молодого человека нашего времени”, то об Астафьеве он написал, не используя привычную терминологию: “Остается обычно развести руками и прибегнуть к спасительному слову художество...”, “в литературе появился еще один русский писатель” (курсив не мой, а Макарова).

Но вряд ли стоило бы теперь доказывать, что военная проза 60-х и есть самое главное в наследии “шестидесятников”. Это явление куда более значи­тельное — и в литературе, и в общественной жизни. Начало нового направ­ления, которое будет продолжено “деревенской прозой”. Лучшие произведе­ния прозы военной стали прорывом в русскую традицию, воплотили много­образие народной жизни, в них описана для будущих поколений не столько война, сколько “мiр”, если вспомнить правильное название великого романа Льва Толстого: “мiр” значит, по Далю, все люди, род человеческий, крестьян­ская община, общество. И какие характеры запечатлела военная проза! По ней можно судить, каким был русский человек во все времена.

По сути, “шестидесятники”, справедливо гордящиеся по сей день своим бунтом против советского агитпропа, самолюбиво ограничивающие свой избранный круг — из хрущевской “оттепели” целиком и вышли. Литература о войне вышла из русской национальной идеи — ее и передала “деревенской прозе”, в которой первое слово сказали писатели-фронтовики Федор Абра­мов, Виктор Астафьев, Евгений Носов, а продолжило поколение детей войны — Василий Белов, Валентин Распутин, Василий Шукшин... С появлением в литературе этого нового направления и начались расхождения между “передо­вым-прогрессивным” отрядом советской литературы и “деревенщиками-почвенниками”, получившие продолжение и развитие в годы перестройки, что и привело к делению писателей на две литературные партии. Однако какими были ни были разногласия, литература и в XXI веке обречена на формулу “разное — вместе, в одном времени”, даже если читатели разные.

Но у каждого времени — свой интерес к тому или иному периоду истории, свой интерес к литературе прошедших лет. К 2005 году, к 60-летию Победы некому оказалось издать антологии военной поэзии и военной прозы. Как некому оказалось отметить на государственном уровне 200-летие со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина в 1999 году. Для сравнения, в 1899-м 100-летие со дня рождения Пушкина отмечалось всероссийскими торжествами, в каждом, даже самом малом городе был создан Пушкинский комитет, в гимназиях учреждались Пушкинские стипендии...

Меж тем книги о Великой Отечественной войне сегодня сохраняются главным образом в домашних библиотеках. В массовых библиотеках срок жизни книг короток. Поэтому, если проводить исследование, как относится новое поколение к литературе о Великой Отечественной войне, надо прежде выяснить, имеется ли у него возможность выбрать книгу о войне из множества других книг. Этой возможности нет.