ИРИНА  СТРЕЛКОВА

КУДА  ПОЙДЁТ  УЧИТЬСЯ  РОССИЯ?

 

Когда Ельцин стал президентом, Указ № 1 он посвятил задачам образова­ния — как наиглавнейшим для России. Но тут же обнаружилось, что у правительства другие планы. С начала 90-х резко сократились расходы на образование, и Гайдар сказал тогдашнему министру образования Э. Д. Днепрову: “Нет денег? Сократи половину учителей”. Уже не при Днепрове, а при министре В. Г. Кинелеве к 1997 году в прави­тельстве разрабо­тали “Концепцию реформирования системы образования Российской Федерации”, в которой школы и вузы были обвинены в “иждивенчестве”. Все учебные заведения теперь были обязаны сдавать в аренду не менее 10 процентов своих классов и аудиторий, а на вырученные “живые деньги” оплачивать коммунальные услуги, ремонт и т. п. Намечались сокращение провинциальных вузов, отмена учительских надбавок к зарплате и многое другое. От этих разработок по части “организационно-экономического механизма” нашу систему образования спас дефолт 1998 года. Главу правительства Кириенко отправили в отставку, уже подписанное им позор­ное постановление № 600 отменили.

Путин в начале своего президентства заявил о безусловном приоритете расходов на образование в государственном бюджете. В 2000 году на Всероссийском совещании работников образования был принят проект Национальной доктрины образования как основы новой государственной политики в этой сфере. И там было записано, что вложения в образование должны к 2003 году достичь 6 процентов ВВП, а к 2025-му — 10 процентов. Но Доктрину не стали проводить через Федеральное собрание в качестве закона. При утверждении в правительстве её изрядно пощипали, и всё же оставалось, что назначение системы образования — “создание основы для устойчивого социально-экономического и духовного развития России”. Однако в том же 2000 году в Центре стратегических разработок, руководимом Г. О. Грефом, были подготовлены “Основные направления социально-экономической политики”. В числе основных оказались введение подушевого финанси­ро­вания учебных заведений (“деньги следуют за учеником”), реструктуризация (а фактически ликвидация) малокомплектных сельских школ, возможность родительского “софинансирования” в средней школе. Предлагалось вместо статуса государственных учреждений присвоить учебным заведениям статус образовательных организаций. Такая вот “маленькая хитрость”. Учреждения приватизировать нельзя, а организации — пожалуйста. Но тут команду Грефа, что называется, поймали за руку. Запротестовала педагогическая общест­венность, запротестовали ректоры. От переименования пришлось отказаться.

Но уже в 2003 году, при Касьянове, в бюджет было заложено падение темпов роста расходов на образование. Это запланированное падение соответственно сказалось на возможностях обновления материально-технической базы учебных заведений, на заработной плате учителей и преподавателей вузов, принадлежащих в России к низшей касте бюджетников. Если в 2002 году средняя зарплата бюджетников составляла около 60 процентов средней в промышленности, то к концу 2003-го это были всего 40—45 процентов.

В декабре 2004 года правительство Фрадкова одобрило “Приоритетные направления развития образовательной системы Российской Федерации”. Безжалостно урезаны расходы на образование в бюджете на 2005 год. Заботы об учебных заведениях переданы с федерального уровня на регио­наль­ный. А это зачем? И есть ещё вопрос. Почему в России не получается развалить образование так же быстро, как промышленность, сельское хозяйство, армию?

“Мы слишком образованная нация”

 

Про “слишком образованную нацию” с возмущением говорил на засе-дании Российского общественного совета развития образования (РОСРО) ректор Высшей школы экономики (ВШЭ) Я. И. Кузьминов, один из давних и главных разработчиков проводимой в России реформы образования, лукаво переименованной после дефолта в модернизацию, а теперь заявленной как стратегия государственной политики в сфере образования.

Напомню читателям “Нашего современника”, что о деятельности РОСРО и ВШЭ уже шла речь в моих предыдущих статьях. РОСРО — детище фракции СПС в прошлом составе Думы, при ВШЭ специально создан Институт содержания образования, явно не соответствующий профилю этого учебного заведения, готовящего специалистов в области экономики. Однако именно здесь, а не в Российской академии образования (РАО) базировался “Временный научный коллектив”, который и подготовил в 2002 году проект кардинального сокращения школьных программ по всем предметам. Но в 2002-м, когда послушные единороссы ещё не составляли большинства, проект “Федерального компонента государственного образовательного стандарта”, по сути разрушающий фундаментальность нашей системы образования, был дружно отвергнут на парламентских слушаниях в Думе. Очевидно, поэтому стратегия политики в сфере образования в 2004-м готовилась в строжайшей тайне — никаких предварительных обсуждений. Правительство одобрило “Приоритетные направления…”, и только тогда состоялись парламентские слушания, на которые новый министр А. А. Фур­сенко, возглавивший образование и науку, просто не счёл нужным явиться. Надо полагать, догадывался, что никакой поддержки не получит. И действи­тельно, состоялся бурный обмен мнениями. Думцы говорили о беспреце­дентном экономическом давлении на сферу образования, о стремлении её урезать и удешевить.

Свободу слова на парламентских слушаниях о стратегии государственной политики в сфере образования никто не ограничивал. И потому ещё яснее становилось, что все эти разговоры велись впустую. Тем более что теперь все проекты, касающиеся “развития” образования, рождаются в экономи­ческом блоке правительства, а не в министерстве Фурсенко. И даже не в РОСРО—ВШЭ. Там их только разрабатывают. Этим, собственно, и могут быть интересны соображения Кузьминова об излишней образованности, изложенные на заседании РОСРО. Нечистоплотность его разработок можно даже не комментировать.

Например, Кузьминов заявил в своём докладе, что в России средняя школа перегружена “академическими занятиями”. Под словом “академи­ческие”, очевидно, следует понимать всё ещё сохраняющуюся фундамен­тальность нашего образования. То, что не удалось протащить в 2002 году, мы видим сегодня в “Приоритетных направлениях…”. Программы будут урезаны на 25 процентов.

В доказательство того, что мы всё ещё “слишком образованная нация”, Кузьминов привёл цифры по “охвату населения от 15 лет и старше основными программами образования” у нас в России и во Франции. Так вот, по Кузьми­нову, в богатой Франции “охвачены” 88,9 процента, а в нищей России — 98,6. Ну и откуда он добыл эти 98,6? В России, даже по официальным данным, 10 процентов детей вовсе не ходят в школу. В 15 лет у нас кончают 9-й класс. Но все ли продолжают образование в 10-м и 11-м? В профессиональных училищах, техникумах? А сколько детей не доходит до 9-го? До 7-го? Даже до 5-го? И откуда берутся в России неграмотные новобранцы?

Интересные соображения высказал Кузьминов о дошкольном образо­вании: “Почему в детсадах родители не платят за кормежку?”. По Конституции может быть бесплатным только образование, которое дают дошкольникам. А манная каша? За неё надо платить.

Перейдя от детских садов к сельским малокомплектным школам, ректор ВШЭ, специализирующейся на обучении отпрысков из богатых семей, возмутился тем, что в расчёте на ежемесячное содержание ученика некоторые сельские школы расходуют в несколько раз больше, чем городские. Поэтому с малокомплектными школами пора кончать. А разговоры, что “не будет школы — не будет жизни на селе”, Кузьминов назвал чистой демагогией.

И расходы на ПТУ необходимо уменьшить. Пэтэушникам незачем получать общее среднее образование. Только обучение профессии. А за общим образованием пусть идут в вечерние школы. Питание и обмундиро­вание пэтэушников — тут тоже надо сократиться в расходах.

Но главная разработка была у Кузьминова по высшему образованию. Так и сказал: “Наши потери огромны и в высшем образовании”. И далее: “Более 50 процентов выпускников не используют в работе полученные в вузе профессиональные навыки… Тогда зачем им учиться все пять лет?.. Мы тратим деньги на подготовку специалистов с высшим образованием, совершенно ненужных стране. Потребности рынка гораздо меньше выпуска системы образования… И вообще у нас утвердилось неправильное отношение к высшему образованию… Высшее образование в России давно всего лишь необходимый элемент социализации для значительной группы населения. Стало быть, хватит и трёх лет обучения, как в Европе…”.

Есть в докладе Кузьминова и такие слова, как “перепроизводство специалистов с высшим образованием”. Это у него — из лексики советских времён планирования подготовки специалистов и их обязательного трудоустройства: государство вас учило, и вы обязаны трудиться там, куда вас направили. Но теперь-то считается, что человек учится для себя, в своих личных интересах, а получив образование, вправе заниматься тем, что ему нравится. Впрочем, к проблеме сегодняшних взаимоотношений между “рынком образовательных услуг” и “рынком труда” мы вернёмся в следующей главе “Кадры решают всё”. А здесь полезно будет разобраться, почему разработчик дальнейшей либерализации и глобализации образования в России так возмущён поведением “значительной группы населения”, использующей высшее образование лишь ради “социализации”. Это почему же “социализация” представлена как зло? Действительно, у нас в России и сегодня положение человека в обществе, его внутреннее самоощущение связано с уровнем его образования. И, кстати сказать, во всём мире качество жизни в той или иной стране, её Индекс человеческого развития (ИЧР) определяется не только по продолжительности жизни, по валовому внутреннему продукту на душу населения, но и по уровню образования граждан. Так вот, по уровню образования Россия теперь уступает Франции, Великобритании, Германии и ещё целому ряду европейских государств, опережая лишь Турцию и Чехию. Разработчик Кузьминов не мог этого не знать. Но он знал, для кого и для чего делаются такие разработки.

А РОСРО это РОСРО, детище СПС. На заседании постановили направить “замечательный и содержательный” доклад Кузьминова президенту, Федеральному собранию и правительству — с рекомендацией использовать его положения при формировании государственной политики в области образования. И судя по всему, доклад произвёл впечатление. Кузьминов теперь введён в Совет по правам человека при президенте, очевидно, как специалист по праву на образование.

Весной 2004 года президент в своём ежегодном послании указал на излишества в сфере высшего образования: в 2003 году у нас ровно столько ребят смогли поступить в вузы, сколько закончили 11-й класс. “Кому это нужно?” — спросил президент. И был прав. По Конституции бесплатное высшее образование предоставляется не всем и каждому, а по конкурсу. России действительно нужен отбор и отсев при поступлении в вузы. Нужен конкурс знаний. Вузы, принимающие по правилу — лишь бы набрать нужное количество студентов, не могут дать полноценное высшее образование. В конкурсе абитуриентов заинтересованы и наши лучшие вузы. А чтобы исправить ситуацию, всего-то и надо, чтобы все дети ходили в школу, заканчивали 11-й класс. И чтобы в ПТУ ребята получали полное среднее образование. Больше выпускников — выше конкурс, выше уровень знаний студентов.

Но тут может снова возникнуть вопрос: кому это нужно? Ответ на него дало правительство Фрадкова — отменило статью 40 Федеральной программы развития образования, согласно которой у нас в России должно быть на 10 тысяч населения не менее 170 студентов, обучающихся за счёт государст­венного бюджета. Отмена даст возможность уменьшить в вузах количество “бесплатных” студентов и увеличить количество “коммерческих”. Бюджету от этого двойная выгода, поскольку студенчества коснулась и замена социальных льгот денежной компенсацией. Московские студенты уже приходили к Дому правительства с требованием, чтобы их не лишали льготных проездных билетов на городском транспорте. А богатый студент не станет домогаться проездного, он будет ездить на своей машине или его подвезут на папиной. И на каникулы ему не понадобится компенсация на поездку домой и обратно.

По логике правящих верхов сегодня получается, что им просто невыгодно, да и незачем иметь юное поколение, жаждущее знаний. И обратите внимание, как дружно и слаженно действуют в этом же направлении российские СМИ — и проправительственные, и так называемые независимые, и ТВ, и гламурная пресса. Какая общность интересов!

В числе кардинальных “направлений развития”, к осуществлению которых приступило правительство Фрадкова, — перенос забот о сфере образования с федерального уровня на региональный. И сделано это вопреки настойчивым пожеланиям педагогического сообщества, чтобы финанси­рование образования осуществлялось обязательно на федеральном уровне — в целях сохранения единого образовательного пространства и равных возможностей для всех детей, вне зависимости от того, где они живут. Кстати сказать, прежнее руководство Минобразования тоже было за федерализацию. Таков и мировой опыт. И даже в США, где по традиции у каждого штата были свои школьные программы, свои учебники, свои критерии при приёме в университеты, в последнее время занялись федерализацией системы образования — как крайне необходимой мерой для выхода из кризиса. Кто же в России лоббировал регионализацию? Очевидно, всё тот же экономи­ческий блок в правительстве. Ведь, перенеся заботы о сфере образования с общегосударственного бюджета на региональные, умудрились одновременно сократить долю региональных доходов, пообещав неопределённо, что будут спускать сверху в регионы дополнительные несколько миллиардов.

Таким образом, при новом порядке финансирования дети будут получать в одном регионе образование получше, в другом — похуже. Про обещание уравнять учительскую зарплату со средней в промышленности — забудьте. И в правительстве так торопились с переводом финансирования на региональный уровень, что впопыхах забыли про экспериментальные школы Российской академии образования, которые из РАО и финансировались. В Москве, в Нижнем Новгороде это были лучшие школы. С января 2005 года они остались без копейки.

А теперь вспомним соображения ректора ВШЭ о том, что не всем нужно учиться в вузе пять лет — хватит и трёх. Согласно принятым правительством Фрадкова “Приоритетным направлениям…” в России будет введено двухуров­невое высшее образование. Далеко не каждый поступивший в институт или университет сможет там получить полноценное высшее образование, то есть диплом магистра. Большинству придётся довольствоваться дипломом бакалавра (срок обучения — 4 года). Обладателю такого диплома “в зарубежных лабораториях позволяют только пробирки мыть” (цитирую слова ректора МГУ В. А. Садовничего). А чтобы продолжить образование (ещё 1 или 2 года) и получить диплом магистра, бедному студенту придётся выдержать жесточайший конкурс на ограниченное количество бюджетных мест в магистратуре. Богатый просто заплатит.

Введением двухуровневого высшего образования власть маскирует фактическую отмену записанного в Конституции права на бесплатное высшее образование. А бакалавр — это даже не профессия. С таким дипломом — дорога в продавцы, в мелкие клерки. Возможности ниже, чем у выпускников прежних техникумов.

Но сегодняшней  власти и  не нужны высокообразованные специалисты. В феврале министр Фурсенко представил правительству новый проект. Выпуск магистров теперь решено сократить. С этой целью вузы предпола­гается поделить на три категории. В первую войдут немногие лучшие универси­теты России. Они будут готовить специалистов с настоящим университетским образованием, получат более высокое государственное обеспечение и право принимать студентов не по результатам ЕГЭ,а  проводить свои экзамены. Примерно около ста вузов второй категории получат обеспечение похуже и будут давать дипломы двух уровней — и бакалавров, и магистров — по описанной выше схеме. Ну, а большинство российских вузов сможет готовить только бакалавров. В эту категорию, очевидно, попадут провинциальные вузы, даже если там сложились перспективные научные направления, есть сильные кафедры и факультеты.

И здесь нельзя не сказать о традиционном для русского интеллигента втором высшем образовании. В уникальный Литературный институт имени А. М. Горького всегда поступали люди с образованием, с опытом работы по той или иной профессии, с первым литературным опытом. На этом и строилась программа обучения в Литинституте. Но теперь и он подпал под запрет второго бесплатного высшего образования. Значит, должен будет набирать детей прямиком из школы? Какой в этом смысл?

И ещё об одном нововведении — о задуманном в правительстве способе оплаты образования, доступном бедняку — о студенческом кредите. Как в “цивилизованных странах”. Но ведь в тех же США такой кредит даётся студенту под мизерные 2,5 процента. Причём там уверенность в себе при взятии кредита подкрепляется системой высоких доходов специалистов с высшим образованием. А у нас? Под какой процент дадут кредит? И как его выплатить при заработках учителей, врачей, инженеров? Впрочем, в тех же США при существующих льготных студенческих кредитах высшее образование на три четверти оплачивается либо из государственных фондов, либо из благотво­рительных.

В нашей системе образования издавна сложилось правило: все педагоги­ческие новшества поначалу испытывались в масштабах отдельной школы, одной области. Для того, кстати сказать, и были созданы экспери­ментальные школы РАО, про которые теперь впопыхах, как я уже говорила, просто позабыли. Впрочем, даже не так уж давно эксперимент с ЕГЭ, единым государ­ст­венным экзаменом, вводили постепенно, начав с отдельных регионов.

В 2004 году правительство Фрадкова размахнулось со своими “Приори­тет­ными направлениями…” сразу на всю страну, на всю “вертикаль власти”. В каком состоянии находилось в 2004 году само правительство, дан анализ в статье Александра Казинцева “Менеджер дикого поля”, опубликованной в “Нашем современнике” (2004, № 12) с выразительным подзаголовком “Государство? Где вы видите государство?”. Начиная с марта прошлого года,  пишет Казинцев, “Россия прожила без федерального руководства”. Происхо­дила реформа самого правительства. Прежние министерства упразднили, формирование новых затягивалось. Огромная армия чиновников в течение долгого времени “не могла, не желала что-либо делать и ничего не делала”. Новые назначения оказались весьма необычными: антимонопольную службу возглавил биолог по профессии, агентство по недропользованию — ветери­нар, пост главного эколога получил инженер-железнодорожник… Не буду перечислять всех, названных в статье Казинцева, по фамилиям. А. А. Фурсенко там не был упомянут: глава нового Министерства образования и науки — доктор физико-математических наук. Так что, казалось бы…

Но вот какую оценку формированию нового министерства и назначению Фурсенко дал в одном из интервью Ж. И. Алфёров, академик, нобелевский лауреат. Не надо было соединять образование с наукой — задачи совершенно разные. Что же касается Фурсенко, то у него нет никакого опыта работы в сфере образования. И вряд ли он справится с управлением наукой, на таком посту может находиться только крупный учёный. Вообще министерство, объединяющее образование и науку, для Фурсенко “непосильный груз”.

О том, какие полномочия может взять на себя министерство Фурсенко, стало известно осенью 2004 года, когда появилась “Концепция участия Российской Федерации в управлении государственными организациями, осуществляющими деятельность в сфере науки”. В тексте документа, попавшего в печать, так же витиевато излагались “основные направления трансформации” и “перспективный облик” государственного сектора науки, а также его “оптимизация” (любимое слово сочинителей таких проектов). Проще сказать, Министерство образования и науки наметило обвальное сокращение количества научных институтов на бюджетном финансировании, а значит, и обвальное сокращение научных кадров. В случае ликвидации государственного института разрешалась его приватизация. Так что обратите внимание на использование слова “организация” в министерской “Концепции…”. О такой “маленькой хитрости” уже шла речь в начале статьи. Научное учреждение нельзя приватизировать, а организацию — почему бы и нет? Ведь какие прекрасные здания занимают академические институты!

Учёные, конечно, запротестовали, отправили на имя президента резолюцию, принятую на заседании учёных советов РАН и подписанную нобелевским лауреатом Ж. И. Алфёровым, в которой говорилось, что осуществление “Концепции…” — “приведёт к катастрофическим последствиям для отечественной науки и страны в целом”. Теперь руководители минис­терства объясняются с учёными: произошло недоразумение, никто и не собирался уменьшить в пять раз количество научных институтов. И вообще само Министерство образования и науки тут не виновато. В уже цитирован­ном выше интервью Алфёров рассказывал о своей беседе с заместителем министра А. Г. Свинаренко. Тот не постеснялся заявить: “Ничего не знаю, это всё Минфин”. Удобная, конечно, позиция.

Кадры решают всё

 

По данным международных экспертов, сегодня в России только 5 про­центов рабочих имеют высшую квалификацию. Для сравнения: в США — 43 процента, в ФРГ — 56. И ещё удручающая цифра, её назвали на заседании “Меркурий-клуба” под председательством  Е. М. Примакова, президента Торгово-промышленной палаты: сегодня в России средний возраст квалифицированного рабочего — 55 лет. Эту верхушку составляют в основном выпускники советских ПТУ, ведущих свою историю от немудрящих РУ, ФЗУ и ФЗО, превратившихся затем (не все, конечно) в великолепно оснащённые учебные заведения, которые давали не только высочайшую рабочую квалификацию, но и обязательное среднее образование. То есть выпускники ПТУ могли поступать в вузы. И поступали. Именно этой возможности и предложил лишить пэтэушников ректор ВШЭ Кузьминов.

Но если 55 лет — средний возраст, то, следовательно, на квалифици­рован­ной работе сегодня занято немало людей пенсионного возраста. Последние выпуски ПТУ, получившие и специальности и образование, — это начало 90-х годов. Так что младший возраст качественных трудовых кадров — около 30 лет.

В 90-х ПТУ оказались в худшем положении, чем школы. Комитет профтех­образования был вообще ликвидирован, ПТУ передали Министерству образования, назвали по-новому ССУЗ (среднее специальное учебное заведение), но в обиходе осталось прежнее название. Материальная база профтехобразо­вания последовательно разрушалась, вместе с лучшими заводами погибали лучшие ПТУ. В 2000 году тогдашний министр образования В. М. Филиппов мог только радоваться тому, что пэтэушникам наконец-то дали денег столько, что хватит на еду и на оплату коммунальных услуг. Из ПТУ ушли опытные мастера производственного обучения, получавшие гроши.

В России-СССР система среднего профессионального образования развивалась по нужным производству направлениям. Отраслевые минис­терства за счёт собственных предприятий содержали десятки техни­кумов, которые обеспечивали для них подготовку высококвалифицированных рабочих. Сегодня предприятиям стало не по средствам иметь свой техникум. Финансирование со стороны государства практически прекратилось. Об этом говорил в интервью для “ЛГ” (2004, № 51—52) директор Московского техни­кума имени Красина В. В. Соколов. Техникуму в 2005 году исполняется 75 лет.

Нет, правящие верхи не по неопытности новичков, как могло бы показаться, а вполне обдуманно проигнорировали самое очевидное: в условиях кризиса необходимо сохранить самые квалифицированные рабочие кадры и систему их подготовки — на перспективу, когда понадобится восстановить или строить заново. Мне рассказывал лет двадцать назад знаменитый слесарь Московского завода имени Владимира Ильича Герой Социалистического Труда Сергей Анатольевич Антонов, что в заграничной поездке на него произвело самое сильное впечатление, как капиталисты относятся к рабочим высокой квалификации. Закрыв предприятие, хозяин сохраняет и оплачивает нужное ему количество квалифицированных рабочих — они ему будут необходимы при создании нового производства. Не начинать же с нуля!

Ну, а в России отношение власти к системе профессионально-техни­ческого образования и вообще к образованию по сути с головой выдаёт сегод­няш­них хозяев жизни: они вовсе и не собираются выводить отечест­венную промышленность из кризиса, что-либо строить, реконструировать, воссоздавать, они рады бы вообще ликвидировать отечественное авиа­строение, автомобильную промышленность, иные отрасли. В нашем царстве-государстве планы на будущее у правительства и у рядовых граждан ну никак не совпадают. Правительству действительно досталась слишком образован­ная нация! Рядовые граждане надеются на подъем экономики, на создание наукоёмкого производства, на оснащение сельского хозяйства новейшими технологиями. А правительство прокладывает курс к превращению России в сырьевой придаток мировой экономики. При таких планах на будущее, конечно, вовсе ни к чему слишком большое количество образованных людей, у которых и социальные запросы повыше. Вполне можно себе представить, что там, наверху, даже какой-то страх существует перед перспективой, что Россия выберется из разрухи, добьётся успехов в экономике, в образовании, в здравоохранении, науке, культуре… Они столько лет изводят эту слишком образованную нацию, а она всё держится — явно не хлебом единым.

В 90-е годы в результате “шоковой терапии” и организованного самой властью разрушения отечественной промышленности в России появились в большом количестве “трудоизбыточные предприятия”. В массовом порядке шло сокращение трудовых коллективов и разворовывание всего, что оставалось в опустевших цехах. Год за годом рабочие высокой квалификации перемещались из перерабатывающих отраслей в добывающие. И некому было позаботиться, по примеру настоящих капиталистов, о котором рассказывал слесарь Антонов, о сбережении лучших кадров. Их выбрасывали на улицу, на выживание, на пресловутый “рынок труда”, в ларьки, в “челноки”… То есть из людей, привыкших к почёту и уважению — в униженные и оскорблённые. В те годы одной из целей “шоковой терапии” была, конечно, психологическая обработка и массовое унижение тысяч и тысяч людей. Где сегодня в России трудовые коллективы, умеющие защищать свои права? Их нет — как нет и современного рабочего западного образца, твёрдо и квалифицированно отстаивающего свои интересы.

И при всём при том в России, по оценкам и обследованиям социологов, в 2004 году 66 процентов населения страны “довольны своей жизнью”. Удивительно, но факт. Да, 66 процентов, всё правильно, всё согласно научным социологическим опросам. Другой вопрос — чем довольны? Какой жизнью?

Россия преодолела депрессию 90-х годов, научилась не теряться даже в самых невыносимых условиях. И человек вправе уважать самого себя за то, что не сдался, выстоял, научился зарабатывать, в состоянии кормить семью. И не нам его судить. Он будет работать в трёх местах, но вырастит и выучит своих детей. Да, та самая “значительная группа населения”, про которую говорил Кузьминов на заседании РОСРО. Не хотят катиться вниз. Это против них было направлено правительственное разрешение на родительское “софинанси­рование” в государственных бесплатных школах. Таким образом, стараниями правительства в России появились “элитные” школы с запредельным коли­чеством платных уроков. Государственные, но не для всех, а только для бога­тых. Ничего. “Значительная группа населения” извернулась — и находит деньги даже на “элитные” школы. Удивительная жизнестойкость проявляется у нас в России в семьях, принадлежащих по уровню доходов к тем слоям общества, которые в “цивилизованных странах” не считают необходимым и обя­за­тельным для своих детей высокий уровень образования. Но они ведь не жили при социализме, они знают, что и кому положено в “гражданском обществе”.

Но, конечно, обидно, что именно эта упорная борьба русских семей за “социализацию”, за то, чтобы дети и при капитализме получали хорошее образование, учились в музыкальных школах, занимались спортом, объективно потворствует всё более агрессивному курсу власти на введение в России платного образования. Узнав об очередном решении правительства, урезающем права детей на бесплатное образование, в России любящие родители, увы, не пойдут на митинги и демонстрации (всё равно толку не будет!), а займутся поисками приработка.

Но при таких общественных взглядах, при существующей у нас в России озабоченности своим социальным статусом чьи дети станут поступать в ПТУ, где им не дадут ни питания, ни обмундирования, ни среднего образования? А о том, что ПТУ должны стать именно такими, говорил министр образования и науки Фурсенко на пресс-конференции, устроенной в начале учебного года: “В частности, далеко не факт, что начальное профессиональное образование должно жёстким образом быть связано с обязательным средним образова­нием. Надо давать возможность людям получать начальное профессиональное образование, не требуя с них одновременного обязательного среднего”. Тут у министра замечательно получилось “давать возможность” и “не требо­вать”. Какая забота о детях бедняков — их не заставят учиться! Конституция министру не указ.

Ну а теперь посмотрим, как ставился вопрос о рабочих кадрах в “Мерку­рий-клубе”. Оказывается, энтузиасты разрушения всей российской промышленности перестарались. Сегодня деловые люди озабочены… нехват­кой рабочей силы. Ведь пришло время, когда только 12 процентов предприя­тий числятся в “трудоизбыточных”, тогда как количество предприятий, испытывающих недостаток в квалифицированных кадрах, возросло до 25 про­центов. Каждое четвёртое! Предприятиям и стройкам Москвы сегодня не хватает 100 тысяч профессионально подготовленных рабочих. Где их взять?

У правительства Фрадкова нашёлся рациональный выход. Уже принято решение и названы контрольные цифры, сколько можно будет завезти иностранных рабочих. В “Меркурий-клубе” деловые люди поставили вопрос о восстановлении собственной системы подготовки рабочих кадров. И сформулировали два пункта. Сумеет ли государство увязать потребности “рынка труда” с “рынком образовательных услуг”? Захочет ли бизнес принять участие в подготовке квалифицированных кадров?

Эти же вопросы были поставлены в правительстве Москвы при подготовке городской целевой программы “Развитие учреждений начального и среднего профессионального образования на 2005—2007 гг.”. Москве, конечно, ни к чему правительственные квоты на завоз иностранцев. Как и другим крупным городам — Петербургу, Нижнему Новгороду, Екатеринбургу… О том, что с появлением чрезмерного количества гастарбайтеров связано обострение криминальной обстановки, очевидно, не знают только в правительстве.

В тех решениях Москвы, о которых здесь пойдёт речь, проявилось, конечно, и противопоставление столицы федеральным властям. Провели социологическое исследование и выяснили, что среди молодых людей 12 про­центов хотели бы получить рабочую профессию, но ПТУ не обладают в их глазах привлекательностью. В последние годы туда отводит ребят главным образом милиция — и этот способ набора тоже сказывается на снижении качества подготовки кадров.

В Москве приняли решение учредить вместо ПТУ, техникумов, профес­сиональных лицеев единый тип профессионального учебного заведения — колледж, где можно будет получить начальное профессиональное образование, затем продолжить обучение на более высоком уровне, получить высшую квалификацию и одновременно полное среднее образование. Напомню, что таков был опыт подготовки рабочих кадров в СССР. Таков он и в сегодняшней Японии: для работы в промышленности высоких технологий нужна не только профессиональная выучка, но и достаточный уровень общего образования.

Теперь в Москве все профессиональные учебные заведения переданы в ведение Управления образования. По предварительным подсчётам, на создание современной производственной базы, на подготовку мастеров производственного обучения Москве понадобится 10 миллиардов рублей. Из них городской бюджет должен дать 8 миллиардов, а работодатели — 2. Однако предложенное соотношение 8 и 2 вызвало бурные возражения. Для кого готовим кадры? Для владельцев предприятий! Так с какой стати основное бремя расходов должен нести городской бюджет? А работодатели?

Действительно, с какой стати? Впрочем, московское правительство предложило такую пропорцию, потому что Москва богата. А что будет с подго­товкой квалифицированных рабочих во всех других регионах? Там и работо­датели помельче. К тому же теперь все расходы на образование переброшены с федерального уровня на региональный. Не будет хватать средств на обычные школы, на ПТУ без питания, обмундирования и образования. Какие уж тут новые колледжи с высокой профессиональной подготовкой и средним обра­зованием!

В связи с этими возражениями полезно будет вспомнить, что ещё в 2002 году Комитет по образованию и науке Государственной Думы обратился в правительство с предложением стимулировать набор в ССУЗы высокими стипен­диями и для этого дать налоговые послабления работодателям, которые помогают ССУЗам. Такими вопросами ведал тогда в правительстве Починок, он и выпроводил думцев: “Если мы внесём такое предложение, нас самих отсюда вынесут”.

Теперь уточним: кто же в России попадает в предполагаемые работода­тели? Абрамович? Дерипаска?

В России ещё живы крупные государственные предприятия. Рабочие высочайшей квалификации требуются военно-промышленному комплексу, почти не работающему на свою армию, но зато приносящему за счёт продажи своих изделий миллиардные доходы казне. Так, ВПК сегодня даёт отсрочку от военной службы выпускникам техникумов и потому не жалуется на нехватку квалифицированных рабочих. В то же время завлекаемые прави­тельством иностранные инвесторы не вкладывают свои доллары и евро в технический прогресс на территории России. Сборка автомобилей — пожалуйста (при российской дешёвой рабочей силе). К тому же это проверенный способ захвата рынка. У России своей автомобильной промыш­ленности быть не должно. И, как известно, иностранцы скупили у нас почти всю табачную промышленность. Но не потому, что Россия — родина табака, а исключительно по причине наплевательского отношения правящих верхов к здоровью нации. Кампаний против курения, как в США, в странах Европы, у нас не будет — во всяком случае, при этой власти. То же и с пивной промышленностью, заинтересовавшей инвесторов. Ничем не ограниченные возможности рекламы, продажа пива везде и всем, включая потребителей школьного возраста — пей-гуляй, Россия!

Но не перепутать бы здесь обсуждавшиеся в “Меркурий-клубе” возможности участия бизнеса в подготовке квалифицированных рабочих с благотворительностью в её самом широком значении, социальном и нравственном: ведь это не только помощь нуждающимся, но и вклад в развитие нации. В США ежегодный объём благотворительных пожертвований превышает 210 миллиардов долларов, 2 процента всего их ВВП, а в России сумма всех пожертвований — 0,2 процента ВВП, нашего…

Граф Сергей Григорьевич Строганов происходил, если пользоваться сегодняшним языком “рынка”, из рода крупнейших работодателей. Граф основал в 1825 году в Москве “Школу рисования в отношении к искусствам и ремёслам”, в которую принимались дети с 10 лет. В 1860 году эта школа стала государственной — Строгановское училище технического рисования. Менее известно о той благотворительной помощи Московскому университету, которую граф Строганов оказывал будучи попечителем Московского учеб­ного округа — и при этом никогда не вмешивался в дела чисто учебные. Он вкладывал свои средства в русское образование, в народное просвещение, в будущее России. И не только он. В Москве многое было построено на частные средства — в том числе школы, гимназии, училища, народный университет Шанявского… Чехов построил школу возле своего Мелихова — не частную, а земскую.

В советские годы, наверное, один только Шолохов построил на свои деньги у себя на родине сельскую школу — государственную, в СССР вся система образования была государственной. И когда заводы шефствовали над школами, оснащали оборудованием ПТУ, расходы всё равно были теми же государственными. В СССР система образования получала заказ от государства-работодателя. В 30-х годах государство определило стратегию образования — создать армию инженерных работников. Этим и было обеспе­чено превращение России-СССР в индустриальную державу. При плановом хозяйстве потребность в кадрах можно было просчитывать с достаточной точностью, что и гарантировало по окончании вуза работу по специальности. Но ближе к нашему времени вся советская система планирования стала давать сбои — в системе образования тоже.

Однако сегодня принцип планирования развития экономики оказался востребованным. Нет, не в России. Востребован в европейском, в мировом масштабе. Глобализация — это, как оказалось, строжайшее планирование. В ЕС, принявшем в октябре 2004 года государствообразующую Конституцию, страны подотчётны в рамках бюджетов, обязаны соблюдать единый уровень субсидий фермерам и т. п. Вступление России в ВТО идёт по строгой процедуре, как в Госплане. И дело не только в том, что быть “слишком образованной нацией” нам больше не по карману, не по ранжиру. Снижение уровня образования — это сегодня общемировая тенденция. “Самая большая проблема: как создать единую мировую Систему Образования, соответст­вующую мировому устройству? Речь идёт именно об образовании, поскольку производная образования — наука — оказалась глобализированной одной из первых”, — пишет известный математик И. Ф. Шарыгин (“Образование и глобализация”, “Новый мир”, 2004, № 10). И дальше в этой статье: “Устройство мира отрегулировано под необразованное общество… Потребна не образованность, но обученность”. И ещё цитата из статьи Шарыгина: “Сейчас, похоже, американцы всерьёз взялись за наше образование. Возможно, это последний рубеж обороны, за которым кончается Россия”.

Ещё в сентябре 2003 года министр образования В. М. Филиппов (теперь бывший министр) и ректор МГУ, председатель Российского союза ректоров академик В. А. Садовничий подали в правительство протест против предъяв­лен­ных России условий для вступления в ВТО. Ну и что? Документ, в котором они защищают всё лучшее, что было создано в русской системе образования и признано во всём мире, был передан в Министерство экономического развития, Грефу…

В своём выступлении на уже упомянутой выше пресс-конференции министр образования и науки А. А. Фурсенко был гибок. Не мог он не сказать, что фундаментальность нашего образования — конкурентное преимущество России. “И, конечно, потерять это очень страшно, очень страшно, — сокрушался министр. — Однако возникает очень сложный вопрос: как совместить это с тем, что человек, который получает образование, хочет быть успешным не в будущей жизни, а в этой, он хочет получать знания и умения, которые ему помогут быть достаточно успешным, в том числе в материальном плане, уже завтра”.

Тут нетрудно догадаться, о какой “успешности”, да ещё в “материаль­ном плане” и “уже завтра”, говорил Фурсенко. Он, конечно, имел в виду не столько образованность, сколько обученность.

Приведу ещё цитату, где мною подчёркнуты базовые слова: “Какие основные задачи мы ставим перед собой на следующий этап? Первое: мы должны чётко сформулировать задачу, заказ в системе образования. В последние годы система образования варилась в собственном соку. Я это уже говорил на разных встречах неоднократно и хочу ещё раз повторить перед вами: не может никакая система ставить сама себе задачу. Необходим внешний заказ. И тут нужны какие-то организационные решения. Мы сегодня обсуждали интеграционные решения с представителями “Деловой России” утром на так называемом бизнес-педсовете. Это была не первая наша встреча. Я обсуждал этот вопрос и с другими представителями бизнес-сообщества, с представителями каких-то общественных организаций, и задача очень сложная, задача, требующая понимания того, какую экономику мы ожидаем, какая экономика будет в России, какая жизнь будет в России в ближайшие годы. Потому что без понимания этого вопроса ставить задачу перед системой образования будет весьма затруднительно, но это проблема номер один, и мы уклоняться от неё не должны. С точки зрения нормотворческой подготовлен законопроект, в котором законодательно прописано о правах работодателей в развитии требований к образованию, к формированию новых программ, к формиро­ванию новых стандартов”.

До такого ещё никто не додумывался из прежних реформаторов, ни Днепров, ни Асмолов. “Бизнес-педсовет”, “права работодателей” вносить свои поправки в школьные программы… Каково?!

Система образования ни в одной стране не может “вариться в собст­венном соку”. Она всегда включена в течение жизни, спокойное или бурное. В политику тоже. В России система образования смогла устоять против многих наскоков. Например, против соросовской программы “обновления гуманитарного образования в России”. Кажется, уже почти избавились от негативной трактовки всей русской истории в школьных учебниках. В России сложилось педагогическое сообщество, имеющее опыт сопротивления глобальному “рынку образовательных услуг”.

Сохранится ли в России русская интеллигенция?

 

“Как бы то ни было, ясно одно — интеллигенция в её прежнем понимании приказала долго жить”, — вывод критика Марии Розановой, сделанный на основе “образа интеллигента” в ряде произведений последних лет. “В своём нынешнем состоянии ей некого винить, кроме одной себя” — там же (“Астенический синдром”, “Октябрь”, 2004, № 3). Можно привести немало подобных высказываний об интеллигенции, её изобличают не только критики на основе “образа”, но и социологи, политологи, журналисты. Но что, собственно, значит “прежнее понимание”? Почему “некого винить, кроме одной себя”? И вообще, что им всем нужно сегодня от интеллигенции?

Начиная с ХIХ века “образ” был представлен нелицеприятно у Тургенева, Достоевского, Чехова, у Блока в известной статье об интеллигенции. В России её обвиняли в подстрекательстве к революции и клеймили с революционной позиции как гнилую и похлеще (Ленин). Потом стали называть народной и советской. Принято ли теперь в России говорить просто о русской интел­лигенции?

Академик Н. Н. Моисеев, потомственный русский интеллигент, в одной из последних статей писал с удовлетворением, что старая интеллигенция сумела после революции передать эстафету (его слова) новой интел­лигенции, благодаря политике советской власти в сфере образования. Какое “прежнее понимание” вкладывал в это слово академик Моисеев? Ведь не только массовое высшее образование. Но Россия-СССР действительно стала к 1941 году более образованной нацией, чем Германия, — это утверждает философ и писатель А. А. Зиновьев.

Сегодня ученики академика Моисеева принадлежат к старой советской интеллигенции, сохранявшей долгие годы качества, признанные во всём мире как особенность, свойственную только русским, советским. Интеллигент — человек другого разбора, чем интеллектуал. И в России интеллигенция, безусловно, вышла из русской системы образования как просвещения. Из азбуки Кирилла и Мефодия, из православных заповедей, из уроков русской литературы… Интеллигенция выросла на идеалах служения русскому народу. А влияние православной культуры сохранялось и в советской атеистической школе благодаря русской классике. Воспроизводству интеллигенции “в прежнем понимании” пока ещё способствует наша национальная система образования, у неё всё-таки был запас прочности.

В конце 70-х годов минувшего века мною был опубликован ряд статей о сельской интеллигенции. В Пошехонском районе Ярославской области я провела своё социологическое исследование, главным образом в учитель­ской среде. Напомню, что сельское хозяйство исконного центра России находилось тогда в тяжелейшем положении. Бюджетные вложения годами уходили на целину, на стройки, на мелиорацию, но только не сюда, не в “бесперспективные деревни”. В 1974 году вышло постановление о подъёме Нечерноземья, но попусту. В Пошехонье каждый год население района сокращалось на тысячу человек. Но были и крепкие колхозы. В “Новой Кештоме” ребят возили в школу три своих автобуса, колхоз оборудовал в школе не только кабинет механизации, но и кабинет английского языка, ученики и учителя получали бесплатное горячее питание, каждый год 10—12 колхозных стипендиатов уезжали учиться в Рыбинск и Ярославль, приобретали нужные колхозу специальности. В селе Владычном колхоз был послабее — так там, напротив, председатель ходил за подмогой в школу, где имелись свои трактора, а у старшеклассников — права механизаторов. И, кстати сказать, в Пошехонье ребята, закончившие среднюю школу и получившие вместе с аттестатами права механизаторов, в конце 70-х уже не торопились уезжать, оставались в своих колхозах — по району до 30 процентов выпускников, это немало.

В конце 70-х в Пошехонье все сельские учителя (и врачи тоже) были по происхождению из крестьян — интеллигенты в первом поколении. Выписывали литературные журналы, имели неплохие библиотеки. Преобла­дало убеждение, что сельскому интеллигенту не следует заводить корову, огород. Разве что пасеку, сад. Надо иметь время на подготовку к урокам, на самообразование, поехать самому и повезти ребят на каникулы в Москву, в Ленинград. Деревенские интеллигенты в первом поколении даже очень ревниво, подчёркнуто утверждали себя в классическом “прежнем пони­мании”. В районе 82 процента учителей имели высшее образование, у остальных — неполное высшее и среднее.

С тех пор я уже многие годы переписываюсь с учительницей из села Кладово Зоей Павловной Горюновой. Минувшей осенью я получила от неё в письме страницу районной газеты “Сельская новь” с отчётом, как подгото­вилось Пошехонье к новому, 2004/2005 учебному году. Так вот, в районе всё ещё имеется 19 детских садов (было 22). Открыта дошкольная группа при школе № 1 города Пошехонье. Компьютерного оборудования в районе 100 комплектов, 9 школ подключены к Интернету. Имеется 12 школьных автобусов, перевозят 442 ученика из 12 школ. Учебного и спортивного оборудования закуплено на 1 миллион 42 тысячи рублей. Не хватает учителей английского языка и музыкальных руководителей. Из 177 выпускников 11-х классов прошлого года поступили в вузы 55 человек, одна треть. Остальные учатся в профессиональных училищах. Там же в отчёте сказано, что сегодня в Пошехонском районе 85 процентов учителей имеют высшее образование. Показатель лучше, чем в 70-х, но теперь учитель, чтобы прожить, держит корову и выращивает картошку. Я знаю об этом из писем Зои Павловны. Но ведь не бросили свои школы, не уехали! Итоги районного тестирования по русскому языку показали, что в 9 школах из 18 ученики четвёртых классов справились с заданием на 100 процентов. Эти лучшие школы в отчёте перечислены, для всеобщего сведения. На ЕГЭ по математике в школе № 1 показали знания хорошие и отличные 87,5 процента учеников, у остальных — “базовый уровень”, тоже неплохо.

Я надеюсь, что читателям “Нашего современника”, русским интелли­гентам много скажут эти сведения из районной газеты. Да и сам факт публикации обстоятельного, на полосу, отчёта о районном педсовете! В российской глубинке местная власть из последних сил поддерживает образо­вание. Потому что на самом деле, если не будет школы — не будет и деревни. Райцентры, малые города тоже рухнут. Это понимают и предприниматели районного масштаба, они в Пошехонье помогают школам, дают деньги на детские праздники, конкурсы и соревнования. Чему-то их все-таки научила старая советская интеллигенция.

 

В мае 1988 года празднование Тысячелетия крещения Руси, проходившее в Новгороде при огромном стечении народа, устроила не Русская Православная Церковь. Не имела тогда такого права. Это Академия наук СССР и Союз писателей России проводили в Новгороде в день Кирилла и Мефодия конференцию на тему “Методологические проблемы развития и исследования славянской культуры”. А ради чего туда съехались тысячи народа, понимали и в обкоме. Мне посчастливилось быть в те дни в Новгороде, слышать речь члена-корреспондента АН СССР О. Н. Трубачёва и митрополита Питирима. Православная церковь тогда, в 80-х, получила открытую, хотя и не заяв­ленную по форме, поддержку самой образованной части русского народа — русской интеллигенции. Дало о себе знать унаследованное — то, что всегда оставалось в образе мыслей русского интеллигента. Как известно, и Курчатов в пору напряжённых раздумий над тем, что же ему предстоит совершить на полигоне под Семипалатинском, счёл для себя необходимым помолиться накануне в церкви.

В начале 90-х новая власть узаконила “свободу совести” и в то же время переименовала Министерство просвещения в Министерство образования. Затем был издан по министерству приказ, запрещавший доступ в школы православным священникам — при полной свободе действий других конфессий и различных сект, поскольку они в приказе не значились. Именно тогда в школы России проникли не только иеговисты и последователи Муна, но и японская “Аум Синрикё”. Это был, так сказать, передовой отряд глобализации.

Конечно, можно теперь всё списать на дикости времён Ельцина, всеоб­щую неразбериху. Но почему при Путине, о котором все знают, что у него даже есть свой духовник?.. Почему сегодня с новой яростью ведётся борьба против преподавания в школе такого предмета, как “православная культура”? Не Закон Божий, а основы православия, школьный курс, имеющий непо-с­редст­венное отношение к русской истории, русской культуре, к семейному укладу, к национальному характеру… Уроки нравственности, очень нужные детям сегодня…

Процитирую высказывание на эту тему министра образования и  науки Фурсенко: “Мы должны всё-таки вести преподавание всех религий, которые известны в России, при этом не путём отмены или задавливания чего-то, а путём, наоборот, развития остальных вещей… Мы должны давать ребятам знания, задавать представление о том, что есть, оставляя за ними свободу выбора и ни в коем случае не пытаясь сдвинуть их в ту или иную сторону” (выделено мной. — И. С.).

Поясню. Министр поддержал противников преподавания в школе курса православной культуры, их требование ввести для детей изучение истории религий — всех. А это зачем? О существовании в мире разных народов и разных конфессий школьники узнают на уроках по всеобщей истории. К тому же в 90-х был введён в школах такой предмет, как “Мировая художественная культура”, и его невозможно преподавать, игнорируя религиозные смыслы.

Изучение в школе “всех религий”, чтобы ребенок имел “свободу выбора” (в какого бога верить) — одно из условий глобализации образо­вания. При новом мировом порядке христианство со своими заповедями вообще становится обременительным для “цивилизованных стран”. В Конституцию ЕС не было допущено даже упоминание, что Европа исповедует христианство. Если какая-нибудь кинозвезда решила перейти в буддизм, об этом извещают с восторгом. Менять веру теперь модно и престижно. И знаменитость чего не сделает ради рекламы. А как быть ребёнку из православной семьи, из русской семьи? Жестокое дело — говорить с ним о свободе выбора веры. Получается по Достоевскому: если Бога нет, то всё дозволено.

Мне приходилось слышать, что прежнее руководство Минобразования из-за того и сместили, что оно противилось глобализации. Например, не боролось против преподавания в школах основ православной культуры. Напротив, разрешили факультатив при условии, что этого хотят родители. И более того, в министерстве разработали программу, выпустили учебник. Словом, дали повод либеральным СМИ поднять шум. Хотя Минобразования, введя в качестве факультатива уроки православной культуры, просто обязано было предоставить программу, соответствующую детскому возрасту, и учебник, прошедший необходимую экспертизу. Консультировала светско-религиозная комиссия, созданная министерством совместно с Православной Церковью. А кто ещё мог бы консультировать? Представители других конфессий? Вопрос, к сожалению, не риторический. Именно с таких позиций ведутся сегодня активные действия против школьных уроков, формирующих национальное самосознание, воспитывающих лучшие нравственные качества русской интеллигенции, в числе которых и участие к человеку другой национальности, другой веры. Так Познер, затеяв дискуссию всё на ту же тему, что преподавать в школе — основы православной культуры или историю религий, — усадил за “круглым столом” двоих русских православных и четверых, включая его самого, инославных. Причём, даже обеспечив такое численное превосходство, позволял себе перебивать и обрывать дьякона Кураева — об этом с неудовольствием писали даже в дружественных телеви­дению СМИ.

Сегодня либеральная, прозападная (и в то же время придворная) “тусовка” так откровенно себя заявила, проявила такие деляческие свойства, что выпорхнула из интеллигенции сама (а не её “изгнали”). И ей, действительно, некого винить в утрате интеллигентских качеств, кроме одной себя. Как и в деградации, замеченной либералами в собственных рядах. У “тусовки” теперь свои заботы, у русской интеллигенции — свои.

Но общая деградация либерализма не могла не сказаться на сфере образования. По сути уже некому стало предложить что-либо новое — только урезать и удешевить. Государственная стратегия в сфере образования элементарно застопорилась. Поэтому России придётся какое-то время (будем надеяться, недолгое) пожить без министерства образования. Создан­ное взамен министерство-монстр, которому поручены и дошколята и академики, не в состоянии быть жизнедеятельным. А что, если с такой целью его и учредили?