|
ИСПОВЕДЬ СЕРДЦА АВТОРСКОЙ ПЕСНЕ - 200 ЛЕТ На Московской книжной выставке-ярмарке-2000 я купил книжечку критика Льва Аннинского "Барды", выпущенную издательством "Согласие", но с концепцией ее трудно согласиться. Это эмоциональный рассказ о дорогих автору сочинителях песен - шестидесятниках. Дай Бог, как говорится: каждый теперь пишет о своем или ходовом на книжном рынке. Но меня удивляет то незавидное постоянство, с которым все время хотят обкорнать нашу поэзию или даже отдельно взятый ее жанр - песню. Еще в 1997 году я выступил в "Нашем современнике" с большой статьей, в которой достаточно убедительно, на взгляд читателей, доказывал, что авторская песня зародилась давно и именно в Москве, где столкнулись все наречия, культурные и исторические пути России. Не буду повторяться, вспомню лишь московского профессора, книжника и фольклориста Ивана Розанова, который написал в 1914 году обширный труд "Русская лирика. От поэзии безличной - к исповеди сердца", на примерах которого наглядно видно, что и песня прошла путь от фольклорно-безличной до исповедально-личностной во всей полноте поджанров именно на московском Парнасе. И вот в работе известного критика - та же шарманка, те же искусственные рубежи и тот же круг имен. Да наслаждайтесь ими, но не насаждайте свою концепцию. Причем кроме чисто междусобойных восторгов идет полемика чуть ли не с пушкинским пониманием народности. Кто самый народный? Ну, Высоцкий, конечно. Почему? - потому что его понимают те, кто с наколками, потому что "единение с народом" включает все ту же скоморошину: Я из народа вышел поутру -
Станислав Куняев, понимающий проблемы без всякой скоморошины, просек этот балаганчик моментально. И отверг Высоцкого со всей яростью идейного борца, - отверг начисто и бесповоротно от имени того самого "народно-патриотического фронта", к которому Высоцкий, по всей своей "звукофизиономике", вроде бы должен принадлежать. Вот именно, вроде бы... Ну да в сторону идеологию и слышанные уже предположения, где был бы Высоцкий в октябре 93 года: на баррикадах с защитниками или на мосту, где аплодировали танковым залпам? По-моему, ни там и ни там, а разыграл бы спектакль якобы над схваткой: спел бы от имени продажного командира танка и погибшего юного защитника, а его поклонник-мещанин дивился бы "смелости". Но я о другом - о московской авторской песне, антологию которой - без зашоренности и беспамятства - я пытаюсь сейчас составить. Вот и написанное ниже войдет в нее. Так откуда же она, московская авторская песня? Кто ее предтечи, прародители, первые создатели, мастера жанра? Критик Лев Аннинский в своей книге "Барды" пишет о том, как увидел в газете траурную рамку и сообщение о смерти Александра Вертинского. "Кончилось его время, - подумал довольно (это опечатка или прямое кощунство? - А. Б.), впрочем, безучастно. Оставалось два года до первых записей Визбора. Три - до первых записей Анчарова и Окуджавы. Четыре - до первых записей Высоцкого. И сорок лет - до времени, когда Александр Вертинский оказался перевоспринят - уже как провозвестник того неслыханного в официальной советской культуре явления, как авторская песня". И многие, многие поклонники и даже теоретики этого не только русского жанра выстраивают такой же ряд: предтеча - Вертинский, а потом - перечисленные барды-шестидесятники. Кстати, для меня всегда было загадкой: почему барды, а не менестрели (что точнее) или мейстерзингеры (что еще точнее, но труднее в произношении)? Кельтское "бард" означает - странствующий певец, но предполагает исполнителя древнего эпоса. Менестрелями во Франции и Англии называли не только бродячих певцов, но и профессиональных поэтов, воспевающих дам сердца. А германские мейстерзингеры объединялись в профессиональные цеха, учили молодых писать стихи и петь их - ну, точно, как в СССР, когда создавались клубы КСП, а на фестивалях и до сих пор Александр Городницкий или Дмитрий Сухарев ведут так называемые мастерские. Впрочем, все это - филологические тонкости, не лишенные, впрочем, смысла. Ведь на Руси бродячих певцов-поэтов называли самобытно - скоморохами. И совсем не обязательно они исполняли только скабрезные песни, что доказывает любимый Пушкиным сборник скоморошьих песен Кирши Данилова. В Малороссии странствующих исполнителей народных песен и дум называли лирниками, что, по-моему, является самым точным и по-славянски образным названием. Еще молодым я писал в песне: "Не лириком хочу быть - просто лирником, дорогой утолять свою печаль..." Итак, кто же они, первые лирники, творившие задолго до Вертинского, кто приближал безликую песенную лирику к личностной исповеди сердца? Мы не будем углубляться в седые времена и напоминать доказанное: "Слово о полку Игореве" исполнялось как ритмизированная поэма-песня под гусли, а ведь безвестный автор опирался на такой же опыт и дар легендарного Бояна. На Москве одним из первых известных авторов стихов и музыки был в XVI веке... Иван Грозный. На стихираре песнопений начертано: "Творения Царя Иоанна, деспота Московского". Тогда слово "деспот" переводилось без эмоциональной окраски - властелин. Обратимся к авторской отечественной поэзии, которая прокладывала путь от безымянной народной песни к авторской поющейся лирике. Пожалуй, первым тут всплывает имя Александра Сумарокова, который писал стихи для народных зрелищ, представлений. Песня "Хор сатир" обличала пьянство и для убедительности исполнялась хором, в который были привлечены московские фабричные. Они-то и унесли ее в простонародную среду. Но, пожалуй, первым, кто создал истинно популярную, любимую во всех слоях и повсеместно исполняемую песню, был преподаватель Московского университета Алексей Мерзляков, создатель "Песни" ("Среди долины ровныя..."). На эти стихи писали музыку несколько композиторов, но в основе устоявшегося мотива, что свойственно и многим "бардовским" песням, лежала уже известная мелодия ныне забытого Козловского "Лети к моей любезной", поэтому авторство приписывалось только Мерзлякову. Он и сам напевал ее в дружеском кругу. Драма большого знатока и любителя песен Островского "Гроза" начинается со строки "Среди долины ровныя", которую поет мещанин-самоучка Кулигин. Первым фанатиком и неустанным творцом песен в народном духе был в парадоксальной России аристократ, барон - Антон Дельвиг. Самая ранняя его "Русская песня" датируется днем Бородина по новому стилю - 7 сентября 1812 года. Еще и Пушкин не публиковал своего стихотворения в "Вестнике Европы". В год восстания декабристов будущий редактор "Литературной газеты" устраивал литературно-музыкальные вечера в своем доме. Компания подобралась неплохая: Пушкин, Жуковский, Боратынский, Вяземский, композиторы Глинка и Яковлев. С двумя последними Дельвиг плодотворно сотрудничал. Двоюродный брат поэта вспоминал: "Песни ... и романсы певались непременно каждый вечер. В этом участвовал и сам Дельвиг". Да, композиторы перекладывали стихи барона, который их называл подряд и не задумываясь: "Русская песня", но кто там разберет, где сам Дельвиг, ходивший по лавкам и трактирам послушать певцов и музыкантов, а где композиторы-собутыльники? Ведь даже в наш век звуконосителей с трудом устанавливают, кто же в точности, в окончательном виде написал музыку и слова "Глобуса", композитор которого, оказывается, - поэт Светлов. А уж почти два века назад... даже долетевший до нас "Соловей" (тоже называется "Русской песней"), имеющий автора музыки - Алябьева, потом аранжировался Глинкой, Гурилевым и даже... Листом. Одно лишь незыблемо - стихи Дельвига, дошедшие до нас. Безусловным признаком истинно удачной авторской песни считается ее летучесть, простота восприятия и запоминания. Тут с шедеврами прошлого нынешним песням, даже самым популярным, конечно, не сравняться - ведь в прошлые века не было электронных СМИ, и песни впрямь летели над нашими просторами от сердца к сердцу. Одним из доказательств этого является то, как легко входили они в классические произведения и в разговорный обиход, не требуя никаких пояснений. Иван Дмитриев - большой государственный чиновник, обер-прокурор Синода и подлинный, легкомысленный лирик - составил, пожалуй, первый сборник авторских песен - "Карманный песенник", который вышел аж в 1796 году. Особой популярностью пользовалась песня "Стонет сизый голубочек". Через 70 лет ее поминает в романе "Что делать" Чернышевский: исполнение романса "Стонет сизый голубочек" вызывает смех у прогрессивной молодежи. Но песня-то, значит, живет! Больше века прошло, три революции грянуло, а у Горького в повести "Все то же" (1918) Марья ерничает: "Я тоже не люблю старых песен - враки много в них. Все - ох да - ох... Заведя глаза под лоб, гнусаво запела: Стонет сизый голубочек,
Сверните ему шею, чтоб не стонал! Мы девки удалые, мы любим песни нижегородские, с ярмарки. Из наших песен голубочки-то давно улетели, одна правда осталась... Соскочив с колен Щупина, Марья встала посреди комнаты и под негромкие голоса гармоники запела, вскинув голову, упершись руками в бока: Я-а-й не помню, когда девушкой была,
Этой-то "правды" и в нынешней попсе с лихвой... Романс актера и песельника Николая Цыганова, современника Пушкина, "Не шей ты мне, матушка, красный сарафан..." вдруг неожиданно врывается в повесть Некрасова "Макар Осипович Случайный", написанную уже после смерти тридцатипятилетнего актера. В ней один из героев говорит: "Я пишу во всех родах: трагедии, оперы, драмы, водевили. Да, вы еще не читали моего водевиля. Вот он, послушайте! (он взял одну из тетрадей) "Святополк Окаянный", водевиль в одном действии, с куплетами, действие на Арбате, в Москве. - Но Москвы тогда еще не было? - Ученым и поэтам все позволено, - отвечал он..." Святополк ходит в задумчивости и напевает известную песню: "Не шей ты мне, матушка, красный сарафан...". Замечательно! - и весьма напоминает подход нынешних плодовитых авторов: все позволено. Но ведь и такая нелепица о популярности песни говорит. Более семисот (!) стихотворений истинно народного поэта Алексея Кольцова стали песнями. Правда, музыку к ним писали профессиональные композиторы, и мы воспринимаем некоторые песни, которые обрабатывались мелодически народом, как собственно кольцовские. Но интересно, как слава поэта-песенника утвердилась еще при жизни. В "Записках охотника", в рассказе "Смерть" изображен умирающий студент Авенир Сорокоумов: "На коленях у Авенира лежала тетрадка стихотворений Кольцова, тщательно переписанных; он с улыбкой постучал по ней рукой. "Вот поэт", - пролепетал он, с усилием сдерживая кашель, и пустился было декламировать едва слышным голосом: Аль у сокола
Скромный чиновник Алексей Тимофеев в молодости писал стихи, о которых нелестно отозвался Белинский. Но лучшие его стихотворения стали песнями. Самая известная - "Свадьба", написанная еще в 1832 году. Ее поют в повести Гарина-Михайловского "Студенты" молодые герои в 1895 году. А родные вспоминали, что В.И. Ленин очень любил ее напевать: "Нас венчали не в церкви". Собственно, так у них с Надеждой Константиновной и было. В годы гражданской войны неожиданно популярной стала песня учителя словесности Василия Межевича "Ты моряк, красив собою..." В 1839 году он редактировал "Литературную газету", в его доме собирались любители пения. Они ли упростили куплеты из водевиля Межевича, сам ли автор переделал, или народ обкатал, но доподлинно известно, что эту песню очень любил тезка автора - Василий Чапаев. Фурманов рассказывает: "Другого такого любителя песен - не сыскать: ему песни были, как хлеб, как вода. И ребята его по дружной привычке, за компанию неугомонную - не отставали от Чапая. Песенка шла до конца такая же растрепанная, пустая, бессодержательная. И любил ее Чапаев больше за припев - он так паялся хорошо с этой партизанской, кочевою, беспокойной жизнью: По морям, по волнам,
Кстати, разве это не прототип так называемых туристских, дорожных песен? Украинский поэт Евген Гребенка написал несколько песен по-русски. Среди них - "Очи черные". Московскую жизнь нельзя было представить без этого жгучего романса, созданного на музыку вальса Германа в обработке Гердаля. Но Шаляпин изменил и стихи украинца, и немецко-еврейскую музыкальную редакцию. Именно он и приписал последний куплет, который цитирует Чехов в рассказе "Шампанское": "Опьянел я и от вина, и от присутствия женщины. Вы помните романс? Очи черные, очи страстные,
Не помню, что было потом. Кому угодно знать, как начинается любовь, тот пусть читает романы и длинные повести, а я скажу только немного и словами все того же глупого романса: Знать, увидел вас
Глупый-то глупый, а до сих пор полтора века поем, да порой с той же страстью. Разве это не классическая авторская песня с завидной интернациональной судьбой да еще с вмешательством гения-исполнителя? Поэт и драматург Николай Соколов 1830-х годов вошел в русскую поэзию одной песней, но какой! - "Кипел, горел пожар московский". Текст ее остался лишь на лубке (там - "Шумел..."), даже точные даты рождения и смерти автора неизвестны, а вот строка из этой песни стала крылатой: "Судьба играет человеком". Она вошла во многие позднейшие произведения и сегодня служит для каламбуров: судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Крылатой студенческой и офицерской песней стала песня приятеля и земляка Кольцова Андрея Серебрянского "Вино". В повести Куприна "Поединок" есть подробное описание ее исполнения. "Веткин стоял уже на столе и пел высоким чувствительным тенором: Бы-ы-стры, как волны-ы,
В полку было много офицеров из духовных и поэтому пели хорошо даже в пьяные часы. Простой, печальный, трогательный мотив облагораживал даже пошлые слова". Любопытный отрывок. Из него явствует, во-первых, что тогда, в отличие от наших дней, хорошо пели и "в пьяные часы", а во-вторых, наши классики весьма требовательно относились к поэтическим достоинствам песен. Вот и Бунин в автобиографической "Жизни Арсеньева" вспоминает: "На вечеринках поют даже бородатые: "Вихри враждебные веют над нами", - а я чувствую такую ложь этих "вихрей", такую неискренность выдуманных на всю жизнь чувств и мыслей, что не знаю, куда глаза девать, и меня спрашивают: - А вы, Алеша, опять кривите свои поэтические губы?". Дальше Алеша кривит губы, слушая какой-то сентиментальный романс и тем самым как бы выражает отношение к песне лично Ивана Алексеевича. Но самое-то парадоксальное, что из всех прекрасных лирических стихотворений моего любимого Бунина ни одно не стало популярной песней. Наиболее известным был романс "Как светла, как нарядна весна! Погляди мне в глаза, как бывало" - ну совершенно не бунинский по слащавости. Ну а что касается "Варшавянки" Кржижановского (кстати, перевод польской "Песни борьбы" был сделан им в Бутырской тюрьме - представьте себе фурор и раскрутку по НТВ песни, написанной там же Гусинским, например!), то она заняла свое достойное место в истории отечественной песни, хотя сегодня ее в песенники по политическим соображениям - не включают. Это, конечно, от бескультурья. Во Франции вышла восьмитомная (!) "История страны в песнях". В ней огромное место занимают и гимны лионских ткачей, и песни кровавой Парижской коммуны, а "Интернационал" - национальная гордость французов. Кстати, "Варшавянка", первоначальная строка которой звучала так: "Вихри враждебные воют над нами...", в нынешних условиях обнищания трудящихся становится снова актуальной: Мрет в наши дни с голодухи рабочий.
Но и прежде социальные мотивы были весьма характерны даже для жестокого романса. "Гейне из Тамбова" - так подписал короткое стихотворение "Он был титулярный советник..." поэт и переводчик Петр Вейнберг. Строки стали крылатыми для изображения глубокой социальной пропасти, препятствующей любви, хотя сам автор не лишен иронии в духе Козьмы Пруткова. Но многие слушатели не хотели воспринимать авторства неведомого Вейнберга, что и запечатлел Мамин-Сибиряк в очерках приисковой жизни "Золотуха" через тридцать лет после создания романса. Их герой Ароматов рассуждает: "Как же... Имею чин титулярного советника. Помните у Некрасова: Он был титулярный советник,
Ароматов речитативом пропел два куплета и опять принялся раздувать огонь". В этой песне и всего-то два куплета, но оговорка насчет Некрасова - характерная. Интересно, что Герцен опубликовал авторскую песню самого Льва Толстого, даже не представляя себе, что граф может создать столь народные куплеты. В первой публикации издатель "Свободных русских песен" сделал приписку: "Эти песни списаны со слов солдат. Они не произведение какого-нибудь автора, а в их складе нетрудно узнать выражение чисто народного юмора". Позже эту песню Толстой споет в Лондоне, в семье Герцена, аккомпанируя себе на фортепьяно и развеивая всякие сомнения, кто автор. Остается только загадкой, почему исторические опусы Юлия Кима - авторская песня, а севастопольский шедевр Толстого - неизвестно что? Или появилась слишком рано? А еще раньше, работая над "Казаками" , Толстой куда раньше Розенбаума и прочих стилизаторов столь модных сейчас "казацких" песен сочинил песню, которую и впрямь могли петь его герои - казаки: "Эй, Марьяна, брось работу...". Но, конечно, первым и первостатейным автором и исполнителем своих песен под гитару был Аполлон Григорьев. Об этом свидетельствуют авторитетные современники от Фета до автора "Истории семиструнной гитары" Стаховича. Не слышали? Жаль, но ведь и не все написанное современными бардами, выносящееся на многомиллионную аудиторию, стоит слушать. Так, в мартовские дни героической гибели псковского десантного батальона и прощания с Артемом Боровиком и всеми, разбившимися на Як-40, Вероника Долина пела на канале "Культура": Поведи меня в китайский ресторанчик,
Неважно - прямой ли это эфир, или запись - песенка в любой день будет восприниматься как выпендривание и пустячок. Что бы сказал Маяковский по поводу старательного китайца, если, выступая в 1927 году на диспуте "Упадочное настроение среди молодежи (есенинщина)", поэт-трибун ровно через 70 лет после рождения Григорьева приводит строку как образец поэтической ничтожности: "И если ты даже скапутился на этом деле, то это гораздо сильнее, почетнее, чем хорошо повторять: "Душа моя полна тоски, а ночь такая лунная". Маяковский перевирает - у Григорьева сильнее, с внутренней рифмой: "Душа полна такой тоской...". Ну а что касается гражданственности и язвительности родной песни, то и здесь классики прошлого могут дать урок любому. Поэт-гусар Денис Давыдов, певец битв и пирушек, слагает "Современную песню", которая оставалась современной и во времена Маяковского и Блока, заявлявшего: "Я художник, а следовательно - не либерал", - и уж особенно точна в наши либеральные времена бывших завлабов и заведующих отделами "Правды" и "Коммуниста": Всякий маменькин сынок,
Сегодня тоже многие корчат из себя либералов, демократов, защитников интересов народа, но сами представители плебса права голоса не имеют. На рубеже веков подлинным выразителем чаяний и мировоззрений простолюдина был настоящий бард в самом современном понимании, крестьянский поэт-самоучка Прохор Горохов. Как звучит! Он родился под Малоярославцем, работал в Москве водопроводчиком, рабочим завода Зингера, состоял в подпольной социал-демократической партии. Кажется, Михаил Горбачев решил воссоздать ее. Интересно, прижился бы среди боссов-социалистов на иномарках Прохор Горохов, который пел под свою семиструнку "Долю мастерового": Головушка закружится
Пользовался популярностью и его жестокий романс "Изменница". Лев Аннинский полагает, что первый шедевр жанра бардовской песни был создан фронтовиками Сергеем Кристи, Владимиром Шерейбергом, Алексеем Охрименко "в 1949 или 1959 году - точнехонько в середине века". Он восторгается этой балладой-стилизацией: Я был батальонный разведчик,
Но чем это отличается от строк Горохова 1901 года? Но вот начало осени;
"Нет, это потрясающе!" - восторгается критик, цитируя дальше: Штабного я бил в белы груди,
Ну и у Прохора герой берет не протез, а сразу топор: Стояла ночка темная,
А в начале века была популярна еще одна надрывная песня про васильки и изменницу Лёлю: Я ли тебя не любил,
Как поет современная группа: "Я готов целовать песок, по которому ты ходила...". Ничто не ново под луной - пусть читатель сам делает выводы, слышит душой и поет лучшие песни - исповеди сердца, поэтические откровения без деления на века, периоды, кланы и признанные авторитеты. Московской авторской песне, если даже прогневить дух такого автора, как Иван Васильевич Грозный, - более 200 лет, она даже старше Пушкина, чей юбилей мы не так давно отметили. |
[В начало] [Содержание номера] [Свежий номер] [Архив]
"Наш современник" N6, 2001 e-mail: mail@nash-sovremennik.ru |